— Позволишь? — Он садится на соседний стул у барной стойки. Мягко щёлкает колёсико зажигалки; в длинных пальцах Кирилла появляется сигарета.
Надя чувствует, как от шеи до затылка ползут мурашки.
— Снова по тому же сценарию?
Он качает головой.
— Я уважаю чужой выбор. Просто не хочу, чтобы ты считала меня врагом.
Ну разумеется. Она смотрит на него с прищуром, недоверчиво, не зная, чего ожидать от Тёмного. Искренность — понятие эфемерное, её можно разыграть, как козырную карту. Как любовь на сцене. Понарошку.
— А чего хочешь? — Ох уж эта Надина тяга к провокациям.
— Выслушать. Тебя ведь что-то беспокоит. — Теперь его взгляд проникает сквозь Сумрак, и она отвечает тем же: аура Кирилла полыхает красными оттенками, от пламенно-рыжего до бордового, как вишнёвый сок или вино. — Уверен, тебя учат знатоки своего дела: гуру витиеватых трактовок и защитники «всеобщего блага». Но у монеты две стороны: иногда бывает полезно перевернуть её, чтобы увидеть цену. Согласна?
— Нет. — Она убирает руку, разрывая физический контакт.
Да. Она хочет ответить «да». И он прекрасно об этом знает.
— Ты не враг мне, Кирилл, но и другом не будешь. Ты для меня — никто.
Он не меняется в лице. Только усмешка трогает губы, когда Надя встаёт, чтобы уйти.
— Надь? Ты кое-что забыла.
Когда она выходит из бара, мятая купюра в руках становится визиткой: на белой глянцевой бумаге — только номер и ничего больше. Надя задумчиво глядит на ближайшую урну. Её ведь предупреждали, что Тёмные — мастера паучьих интриг. Ей говорили, что даже такие, как она — пешки в непостижимой шахматной партии — могут стать причиной победы или поражения.
Нет, она не будет звонить Кириллу. Точно. Никогда.
• • •
У Кирилла был шанс инициировать Надю, но всё сложилось иначе. Что он испытывает по этому поводу — кроме досады от проигрыша — решать вам.
Имя можно сменить, оно упоминалось только в анкете. Внешность и прочие детали обсуждаемы.